Гегель

Психологи, математики, экономисты, физики, философы

Гегель

Дон Кихот
0
Голосов нет
Дюма
0
Голосов нет
Робеспьер
1
50%
Гюго
0
Голосов нет
Жуков
0
Голосов нет
Есенин
0
Голосов нет
Гамлет
0
Голосов нет
Максим Горький
0
Голосов нет
Наполеон
0
Голосов нет
Бальзак
0
Голосов нет
Джек Лондон
0
Голосов нет
Драйзер
0
Голосов нет
Гексли
0
Голосов нет
Габен
0
Голосов нет
Штирлиц
0
Голосов нет
Достоевский
0
Голосов нет
Не знаю
1
50%
 
Всего голосов : 2

Гегель

Сообщение Лытов » Чт май 11, 2006 4:41 pm

Среди социоников существует несколько версий о типе философа Гегеля. Наиболее распространённая – ЛИИ (Робеспьер), правда, какие-либо статьи на эту тему отсутствуют. Чурюмов в своей статье о соционической классификации философских систем считает Гегеля ИЛИ (Бальзаком). Гуленко в статье «Наставники философствуют» считает Гегеля лишь внешне похожим на ИЛИ (Бальзака), но по сути ЭИЭ (Гамлетом), впрочем, нет такого философа, которого бы Гуленко не записал в Гамлеты.

Мы с женой не поленились и накопали о нём разных биографических материалов, которые и кладём здесь в форуме. На наш взгляд, больше всего он похож на Робеспьера, хотя есть некоторые черты и от Бальзака. Во всяком случае, не приходится сомневаться, что он интроверт, логик и, скорее всего, интуит. На основании этих материалов мы практически подготовили статью, но прежде чем её выкладывать, хотелось бы посоветоваться с вами. Кто он, по вашему мнению – Робеспьер, Бальзак или кто-то другой?

Источник: Гегель. Его жизнь и философская деятельность. Биографический очерк Е.Соловьёва (стр. 387-496). В кн. «Сенека. Декарт. Спиноза. Кант. Гегель» Биографические повествования. Челябинск «Урал» 1996. – 516 с.

Своим формальным развитием русская мысль наиболее обязана Гегелю. [стр. 391]

«…всякий был или правоверным последователем Гегеля, или варваром, идиотом, отсталым эмпириком» (Гайм, 1857). [стр. 392]

«Гегель никогда не был мастером ни в устной речи, ни в письме. Гёте находил в нём недостаток лёгкости в изображениях; В.Гумбольдт предполагал в нём неразвитость способности владеть языком» (Гайм). [стр. 393]

«Философия Гегеля – абсолютно совершенная в себе замкнутая система; зная её, можно понять общий смысл всего того умственного развития, которое в ней нашло своё завершение и самоопределение» (Соловьёв). [стр. 394]

…и впоследствии, женившись, создал себе буквально ту же обстановку. Его жена «отличалась домовитостью и строгостью нравов и обходилась также без прислуги, разве в случае беременности»; двое чисто одетых детей и сам неукоснительно аккуратный Гегель». [стр. 398 - 399]

«угрюмого и ворчливого профессора». [стр. 399]

От 10 до 17 лет Гегель пробыл в школе. Уже здесь он является перед нами «маленьким стариком», как его прозвали товарищи, с наклонностью всестороннего обсуждения, слишком большим педантом для окружающих его шалунов. Он сходится с ними очень мало, предпочитает одиночество и с удивительной пластичностью натуры извлекает из неприглядного окружающего возможную пользу для своего развития. Когда другие стонут от грамматики, грамматики и ещё раз грамматики или, отложив всякое попечение об интересах своей личности, предаются механическому зубрению, Гегель самостоятельно увлекается классиками и тут же, в школе, кладёт начало выработке одной из самых существенных сторон своей жизни – эллинизму. [стр. 402]

Один маленький шалун, пробегая мимо Гегеля, ударил его очень больно, но решительно без всякого основания, и побежал далее в поисках за подобными же подвигами и новым проявлением активности. Гегель, сам маленький, поймал за руку маленького шалуна и серьёзно спросил его: «Почему Вы меня ударили?» – «Так», отвечал тот, совершенно сбитый с толку подобным философским отношением к делу. «Я хочу, чтобы Вы мне объяснили», продолжал Гегель. Мальчик объяснил, что ему было скучно и что под руку никто в данную минуту, кроме Гегеля, не подвернулся. «А разве, ударив, веселее?» – настаивал Гегель. Шалун расхохотался, ещё раз наскоро толкнул маленького философа и исчез в длинном коридоре. [стр. 402]

(Гегель – о об одном из своих учителей) «он мыслил не низменно, как другие, которые полагают, что имея кусок хлеба, они не должны уже более учиться, и совершенно довольны тем, что в состоянии повторять из году в год ту же классную рутину». [стр. 403]

Читая дневник Гегеля, относящийся к школьной поре, мы видим перед собой маленького гениального педанта, почтительно и с преданностью относящегося к исполнению прямых своих обязанностей и исключительно преданного неукоснительному прохождению гимназической премудрости. Изредка говорит он о своих развлечениях, о «милых и достойных представительницах слабого пола», встретившихся ему на балу, и посвящает десятки страниц описанию школьных занятий. Почти исключительно интересуется он классиками [стр. 403].

…Перед нами мальчик, преданный усердным занятиям, тщательно собирающий различные сведения. Гегель почти ничего не говорит о себе. Во имя знания он проникся полным самоотречением, не допускает никаких субъективных взглядов и часто ничего другого не делает, кроме переписывания готового, или заготовляет обширные извлечения из книг. Сам он как будто отсутствует и только накопляет груду знаний.
И это … тем более замечательно, что мы находимся в последней четверти XVIII века, когда составление книг о личной жизни было в моде и даже обратилось в страсть…. В дневниках Гегеля нет даже признаков подобного самоудивления; нет рассказа ни о душевных потрясениях, ни о важных, ни о незначительных делах. Вся жизнь мальчика заключается в том, что он повторяет выученное или узнанное от других и старается запечатлеть в памяти посредством беспрестанного припоминания [стр. 404].

Действительно же в эти годы Гегель игнорирует индивидуализм и личное чувство. Он читал «Вертера» Гёте, но «Вертер», по-видимому, не произвёл на него никакого впечатления. У Гёте человек говорит исключительно о своих страстях и страданиях, требует личного своего счастья во имя ясно осознанной индивидуальности. Гегелю гораздо более нравится «Поездка Софии из Мемеля в Саксонию», сухой дидактический роман, наполненный длиннейшими и скучнейшими рассуждениями о женской добродетели, о воспитании и супружестве…[стр. 404].

В его юности вообще было мало молодости; уже в гимназии он казался умным не по летам и даже педантом. Какие высокомудрые рассуждения делает он по поводу одной ссоры крестьян между собой или по поводу еды вишен! Как угрюмы и как отдают классными темами его рассуждения о пагубных следствиях честолюбия и о безнравственности поединка! И, конечно, он был образцовым учеником, всегда получал награды и прочее [стр. 404 – 405].

Затем, но уже под влиянием педагогов, Гегель увлекается рационализмом, толкует, что религия есть результат невежества, упроченный обманом жрецов… Но этот рационализм, отразившись впоследствии на первой стадии богословских занятий, не вошёл в плоть и кровь Гегеля, рассеявшись под влиянием эллинизма, затем романтики и наконец общего стремления к догматическому, полному веры и презрения к скептицизму мышлению [стр. 405].

Вообще есть что-то увлекательное и высокое в этой неустанной энергии ума, стремящегося с самых юных лет охватить все предметы человеческого знания… В Гегеле эта энергия проявляется особенно рано … но со специальным колоритом смирения и покорности. Он легко и свободно… выносит на плечах свои утомительно-долгие ученические годы, нисколько не спешит выявлять своё собственное «я», а спокойно занимается усвоением чужих мыслей, не мечтая, по-видимому, ни о славе, ни о самостоятельной работе. Он только учится, послушный внутреннему голосу и велению своей гениальной натуры… В общем он неуклюж; с девушками – робок, и решительно недоумевает, какие цитаты и из какого автора наиболее приличествуют в разговоре с этими «милыми и достойными представительницами слабого пола». Он скромен, тих, почтителен…[стр. 405 – 406]

Пока же он по-прежнему продолжает собирать коллекции цитат и приводит в порядок свои многочисленные выписки… [стр. 407].

Попав после строгой обстановки родительского дома в бурный и одушевлённый кружок своих университетских товарищей, Гегель, по крайней мере на первое время, расстаётся со своими педантизмом и научностью [стр. 410].

Трудно сказать, что нравилось Гёльдерлину в малоподвижном, слишком рассудочном Гегеле. Как могли они быть друзьями, несмотря на резкую противоположность своих натур? Но, вероятно, Гёльдерлина привлекало в нашем философе как раз то, чего не хватало ему самому: спокойная осмотрительность, осторожная логика и глубокая вдумчивость. … Отношения к Гёльдерлину были для Гегеля «святая святых»… [стр. 416].

Любопытно, что в исходной точке своей философии Гегель сошёлся с Французской революцией. Ему также было необходимо заполнить чем бы то ни было пропасть между идеей и фактом. Революция заполняла её декретами и гильотиной, Гегель – диалектикой. Революция заявила, что принцип должен воплотиться в действительность; Гегель уничтожил дуализм, решив одним гениально смелым полётом мысли, что мир идеи и действительности – одно и то же, что никакого противоречия между ними нет и быть не может… но, как резонно заметил Шопенгауэр, думать, что у меня в кармане 100 гульденов, и иметь в кармане 100 гульденов – совсем не то же самое [стр. 419].

Существует даже предание, будто в одно дивное весеннее утро Гегель и Шеллинг вышли за ворота мирного Тюбингена с особенно торжественными лицами. Их плащи были надеты на манер греческих туник, в их руках находился небольшой зелёный отросток дерева… Трижды провозгласив Vaterland und Freiheit (родина и свобода) … посадили в землю своё деревцо, которому, однако, не суждено было дать ростков. Они назвали его деревом свободы… Несомненно лишь, что через несколько лет Гегель сам бы срубил его с ещё большим удовольствием, чем посадил [стр. 419 - 420].

Увлечение Гегеля революцией продолжалось самое короткое время и ни к каким серьёзным результатам не привело. «В нём, - говорит Гайм, - опять пробудилась его рассудительность и положительная сторона его характера, требовавшего во всём известной меры» [стр. 420].

Он решил разработать «природу до степени идеи», сделать себе «из изображения своего внутреннего мира своего постоянного собеседника» [стр. 424].

Задача сводится к тому, чтобы примирить факт и идею, представляемую красоту и существующую скверность. Не насилием, не активной борьбой с недостатками жизни можно сгладить это противоречие, нет: «Метафизика должна указать ограничениям их границы и их необходимость в связи с целым». Прежде всего надо примирить противоречие между идеей, представлением и явлениями действительности. Верный идеалистическому принципу Гегель утверждает, что существует только мысль и вне мысли не существует ничего[стр. 426].

На первое время Гегель пристал к романтикам (Прим. – в противоположность «критикам», сторонникам Фихте и Шиллера)… но это обстоятельство совсем не означало, что Гегель увлекался или мог увлечься дикими парадоксами Фридриха Шлегеля. Он был слишком «трезв», чтобы упражняться в романтическом пустословии… По складу своего характера и ума Гегель прежде всего был созерцателем и квиетистом, а уж никак не активной натурой… К личности, к личному «Я» он всегда относился с большим пренебрежением и если допускал его существование, то разве для избранных философов, преимущественно для себя, но уж никак не для всех. Политическая реакция и квиетизм не только не пугали его, а напротив, привлекали своим якобы всё примиряющим совершенством, своим спокойствием… Понятно поэтому, почему Гегель примкнул к романтизму. Если же он впоследствии и разошёлся с ним, то не вследствие нравственного кризиса, потребовавшего борьбы и деятельности, а только из уважения к здравому смыслу. Романтизм выродился в бесплодное гениальничанье, в игру словами, в болезненное пристрастие ко всему чудесному, неестественному. Гегель не уходил от действительности, как романтики, он только оправдывал её, только примирялся с нею [стр. 432 - 434].

…Гегель в первый же год своего пребывания в Йене защищает на публичном диспуте своё “De orbitis planetarum”, где, отвергая Ньютона, обращается для своих астрономических соображений к гипотезе Платона, изложенной в «Тимее». Как истинный метафизик, он выдвигает таинственный ряд чисел: 1, 2, 3, 4, 9, 16, 28 – и определяет расстояния между планетами сообразно его указаниям. Тут отметим маленькое обстоятельство, не оказавшее, впрочем, на Гегеля никакого впечатления. Рассматривая свой таинственный ряд, он пришёл к выводу, что между третей и четвёртой планетами не должно быть никакого тела, так как в ряде для него нет соответствующего числа. Как вдруг, почти накануне выхода диссертации, одному из астрономов удаётся открыть Цецеру в пустом, по указанию Гегеля, месте. Нисколько этим не смущаясь, Гегель остался при своём презрении к телескопу [стр. 435].

…скажем несколько слов о впечатлении, производимом Гегелем в первые годы его профессорства. Впечатление – увы! – было не из лучших: большинство студентов решительно ничего в этих лекциях не понимало, многие должны были напрягать все свои силы, чтобы уловить хоть единственную мысль в длинном и скучном ряде силлогизмов. Розенкранц прямо говорит, что на массу студентов Гегель не имел никакого влияния, и его чтения были известны им лишь как редкий экземпляр полной неясности и темноты. Гегелю всё давалось с громадным трудом, и сколько-нибудь сносным профессором он стал только после 20 лет в Берлине, да и тогда он без всякого сострадания обременял своих слушателей, требуя от них самого напряжённого внимания и нисколько не заботясь о том, чтобы подогревать его. … Гегель всегда, находясь среди молодежи, бывал исполнен чувства собственного достоинства, позволив себе пошутить всего-навсего один раз за пять или шесть лет [стр. 435-436].

Отметим при этом любопытную черту деспотизма мысли, которая так рано проявилась у нашего философа. Он твёрдо, безусловно был убеждён, что каждое слово, исходящее из его уст, есть нечто подобное откровению, что основные принципы его системы ни в каких доказательствах не нуждаются, что кто не понимает его – тот полуидиот, пошляк, «тривиальный ум, опошлевший от собственной тривиальности». Свои редкие разъяснения он давал всегда почти с усмешкой, с лёгким отвращением, подчёркивая при этом, что если он и делает это, то только ввиду умственного убожества других. Единственно подходящими для него учениками были рабы, «с испугом замечавшие своё случайное, мгновенное невнимание», не только не спрашивавшие «почему», но и не смевшие сделать это [стр. 437].

Своего основного положения: истину должно рассматривать не только как сущность знания, но и как существо знающее (то есть здесь мыслимая и действительная природа отождествляются с мыслящим духом) – Гегель не доказывает нигде. Но из него выводились все следствия, во имя него обрушивались громовые критики на остальных мыслителей, всякое сомнение в этом случае считалось непониманием, полуидиотизмом [стр. 438].

[стр. В Йене] Гегель встретился с Шеллингом как старый приятель; они оба поселились на той же квартире. У них были общие знакомые, оба участвовали в каких-то еженедельных философских обедах и оба ближе всего стояли к кружку романтиков. Если Шеллинга влекли в этот кружок не только общность убеждений, но и более нежная приманка в лице Августы Бемер, шестнадцатилетней красавицы – дочери Шлегеля, то Гегель, по-видимому, бескорыстно наслаждался обществом интеллигентных людей, слушая парадоксы Фридриха Шлегеля, добродушные замечания его любовницы Доротеи, всегда остроумные и язвительные речи «сплетницы» Каролины, жены старшего Шлегеля, и так далее. Тут же в Йене Гегель близко сошёлся с профессором Нитгаммером, другом Фихте, слегка познакомился с Гёте и ещё кое с кем. Но на первых порах дружба с Шеллингом заслоняла все другие отношения [стр. 438-439].

К Шеллингу в это время он относился как к другу, увлекался блеском его гения, старался проникнуться его взглядами и «радостно» воспринимал их в себя, ибо они давали ясность и твёрдость его собственной слишком медленной и тёмной мысли. Он видел, что система Шеллинга во многих отношениях – его собственная, но свою, по крайней мере в то время, он не мог выразить с таким блеском и такой конкретностью. Поэтому-то он и увлёкся, увлёкся как человек, лишённый дара слова, увлекается оратором, излагающим его собственные мысли. Шеллинг подсказывал ему то, что в неясных и запутанных образах копошилось в его собственной голове, чего он не решался высказать по своей слишком уж большой медлительности и осмотрительности. Гегель – и в этом особенность его гения – никогда не мог выразить только мелькнувшей мысли; чтобы сделать это, он предварительно должен был найти ей место во всей системе, связать её с мириадой других мыслей. Шеллинг же был смелее; Шеллинг «учился на глазах у публики» и всегда гораздо больше заботился о новизне, оригинальности, чем об обстоятельности… Шеллинг выяснил Гегелю его самого [стр. 439].

Шеллинг – блестящий писатель, блестящий оратор, блестящий талант вообще. 25-ти лет он пишет уже свою систему трансцендентального идеализма и после Канта и Фихте становится первой знаменитостью Германии. Он работает порывами, свободно отдаваясь стремлению своего творческого духа, не особенно боясь противоречий, не особенно заботясь о том, чтобы придать цельность и строгую форму своей системе. Его философия блещет молодостью, изящной оригинальностью мысли, поэтическими образами, живой верой в самого себя и свои силы. Если метафизика вообще близка к поэзии, то, говоря о Шеллинге, очень трудно сказать, где начинается одна, где кончается другая. Очень сильный логический ум, Шеллинг, однако, не пользуется в полной мере своей замечательной способностью выматывать нить аргументов; он предпочитает сразу взять читателя в свои руки, сразу поразить его воображение, а затем уже совершенно просто и свободно приковывает его внимание своими блестящими парадоксами, своим аттическим остроумием и особенно способностью вводить читателя во все тонкости своего настроения, сначала весёлого, жизнерадостного, полного юношеского задора и увлечения, потом – меланхолического и даже траурного. В этом отношении Шеллинга можно назвать вполне поэтической натурой. Его богатая творческая фантазия недолюбливает усидчивую работу, он всегда предпочитает угадывать, вместо того, чтобы добираться до вывода путём медлительных и терпеливых усилий. В этом заключалась та особенность его натуры, которая помогла впоследствии Гегелю совершенно оттеснить его на задний план. Он всегда слишком надеялся на свой гений, на свою удивительную способность делать самые разнообразные и остроумные сближения, скорее подчиняя себе ум читателя, чем руководить им. Достаточно было Фихте в одной газетной рецензии и коротенькой брошюрке намекнуть на принцип своей философии, как Шеллинг на лету подхватывает его, делает из него самые разнообразные выводы и обращает его в свою собственность. То же – и это ещё более любопытно – происходит впоследствии с естественными науками. С прозорливостью гения Шеллинг видит, что обновление философии должно явиться оттуда, из этой медленно нарастающей груды фактического материала.
Полный веры в самого себя, он набрасывается на неё и, нисколько не смущаясь разрозненностью материала, тогда ещё совершенно необобщённого, создаёт целую натурфилософскую систему. Блестящие открытия Гальвани, Вольты, Пристлея, Кавендиша, Лавуазье овладевают его воображением. Но отнюдь не думает он идти по пути этих скромных тружеников. Презирая факт, Шеллинг верует лишь в силу дедукции, исходящей из немногих непреложных принципов. Двух-трёх лет отрывочных занятий естествознанием оказывается достаточным, чтобы построить философию природы. Перед вами настоящая геометрия: сначала аксиомы, на доказательстве которых Шеллинг не считает даже нужным останавливаться, затем теоремы и леммы. Факты приводятся в виде иллюстраций. О едва известном в то время электричестве, гальванизме и прочем толкуется, как о каких-нибудь проблемах логики; исследования нет – везде господствует силлогизм; опытная физика отсутствует, вместо неё – физика умозрительная [стр. 440-441].

Легко понять, как благотворно действовала на Гегеля его (Шеллинга) богатая творческая фантазия. Слушая его, Гегель понял самого себя и с воодушевлением работал рядом с ним. Философию Шеллинга он называл «нашей философией», в защиту её друзья вместе издавали резко полемический журнал, являясь перед публикой одним лицом, так как, по примеру Шиллера и Гёте в «Ксениях», они не подписывали своих имён под отдельными статьями. Этот йенский период – расцвет дружеских отношений между двумя философами, причём даже трудно сказать, кто получил больше выгоды от товарищества. У нас нет данных, чтобы решить вопрос, любили ли они друг друга, по крайней мере любовь и дружба первых лет никогда не достигали той интенсивности, какой достигла впоследствии их взаимная неприязнь, а со стороны Шеллинга, как мы увидим, - даже ненависть. Но в период, о котором мы говорим (1800-1803), Шеллинг покровительствует своему приятелю, считает его преданнейшим своим учеником, взваливает на него всю чёрную работу по изданию журнала и не замечает, что под тенью его собственной системы вырастает другая, более мощная, более наукообразная – система Гегеля, которой суждено было одержать такую полную победу над лучшими умами целого поколения. Но пока никакие предчувствия не тревожат Шеллинга. Гегель для него “lieber Freund” – дорогой друг, и нет ещё намёка, что lieber Freund превратится в “den Alten von Berge” (старика с горы) и “Haupt der Assassien”, то есть предводителя убийц или попросту разбойника, «укравшего мои философские принципы!»… [стр. 442-443]

Жизнь слишком долго ласкала Шеллинга, чтобы он мог примериться с такою развязкой. Судя по своим первым успехам, слишком хорошо зная неотразимую силу своего таланта, он смело мог рассчитывать на то, что ему, а никак не Гегелю, обеспечены новые лавры и предстоит впереди ещё более блестящая карьера. Он мечтал о единовластии в интеллектуальной жизни, что можно заключить уже по презрительному тону, с которым он обращался к своим противникам. Но судьба решила иначе. Чернорабочая упрямая натура Гегеля, выступив на сцену после долгих, даже утомительно долгих ученических лет, оказалась более мощной, более серьёзной, чем эфемерно талантливая натура Шеллинга. И друзья стали врагами столько же из разногласия в области философских убеждений, сколько же из-за соперничества, из-за желания занять первое место в области мысли. Гегель победил [стр. 444].

Стоило ему только освободиться от непосредственного влияния блестящей и талантливой личности Шеллинга, как в нём опять пробудилась трезвая рассудочность и неумолимая логичность. Он ясно видел, к чему ведёт гениальничанье Шеллинга, т отшатнулся от последнего, почувствовал под ногами собственную почву. И победа не могла не оказаться на его стороне6 афоризмы Шеллинга приковывали воображение, диалектика Гегеля всецело овладевала человеком и обращала его в преданного раба…
Шеллинг не вынес этого удара, или вернее, бесчисленных ударов, нанесённых ему Гегелем. Его самолюбие было оскорблено до глубины, и эту обиженность самолюбивой, слишком ласковой и льстивой к себе натуры Шеллинг перенёс во взгляды на жизнь вообще [стр. 445].

вёл тетради, в которых очень обстоятельно записывал все истраченные им пфенниги и крейцеры на табак, молоко, масло и редкие бутылки вина…[стр. 447]

Если не считать Аристотеля, то никогда ни до, ни после Гегеля ум человеческий не задавался такой грандиозной задачей – свести все факты жизни к одному общему началу и сковать всё разнообразие явлений цепями самой строгой, могучей диалектики. Для Гегеля не существует факта, на котором он остановил бы своё внимание как на отдельном феномене, - он всегда рассматривает факт в связи со всей вселенной и не успокаивается до той поры, пока не найдена эта связь, пока факт не исчез как индивидуум в общем потоке мирозданья… Его система – не синтез знания, а синтез жизни вообще [стр. 449].

Он не объяснил мироздания, но создал новый мир, мир, где всё стройно, законосообразно, логически необходимо… Он создал свою геометрию, но эта геометрия не приложима к нашей вселенной; это, если угодно, геометрия псевдосферы, четвёртого, пятого или какого там измерения. Система Гегеля не объясняет нам в действительности ни одного закона или явления природы, а только законы мысли [стр. 450].

Боязнь перед завтрашним днём и гордость великого человека, инстинктивно верующего в свой гений, борются в нём ежеминутно, придавая его переписке вообще несвойственный ей нервный и отрывочный характер. В душе он, по-видимому, твёрдо убеждён, что он, Hegel, Prof. der Philosophie, имеет твёрдое, неотъемлемое право на жизнь, а между тем, действительность в образе проклятой нищеты ежеминутно опровергает это положение и рисует какие-то скверный перспективы заброшенности, голода, невозможности довершить до конца начатое, несомненно, великое дело создания своей собственной системы [стр. 454].

По-видимому, будучи женихом, Гегель сильно увлекался своей невестой, и мы не без удивления видим, что в строгом философе вдруг пробудился сентиментально настроенный немец, который пишет длиннейшие стихи по адресу своей Марии, чуть не ежедневно сочиняет для неё письма, переполненные рецептами о супружеской добродетели и супружеском счастье и самыми страстными излияниями чувства… Ведь мы уже знаем, что он, будучи мальчиком и юношей, увлекался не Вертером Гёте, не «разбойниками» Шиллера, а «картофельно-селёдочными» произведениями, в которых превозносилась супружеская верность, благоразумная любовь, здоровый аппетит и умеренность в наслаждениях… Поэтому рядом с нежными изъяснениями чувства мы видим обстоятельные и не очень уж интересные нотации. «Не особенно поэтично!» – скажет читатель. Не особенно поэтичной, но спокойной и счастливой вышла и семейная жизнь Гегеля [стр. 461].

Жена занималась исключительно хозяйством, но любопытно, что и сам Гегель находил время вмешиваться в него. Он был «главой и хозяином» дома в полном смысле слова. Сохранились толстые, тщательно переплетённые тетради, в которых великий философ вёл аккуратную запись всех расходов по дому, не пренебрегая ни единым крейцером или пфеннигом. Он любил говорить, что жизнь выше средств (всё равно каких – материальных или духовных) есть первый источник безнравственности и несчастья, и с обычным для него педантизмом проводил этот принцип в личной своей обстановке [стр. 462].

Он до конца не верил, что можно победить Наполеона, этого всемирного духа, при помощи мужиков и разгорячённых студентов. Спокойно сидел он в Нюрнберге, читая философскую пропедевтику, очень довольный собой, супругой, обедом и своей «Логикой», которая подходила к благополучному окончанию [стр. 464].

Идея стремится выразить, «определить» самое себя, ибо полнота самопознания есть всесовершенство, полнота наслаждения. Идея – это мир. … Мир есть разум. Уже из этого понятно великое значение и место «Логики» в системе. … Это стройная идеалистическая система, опирающаяся на гранитное основание неопровержимых логических законов. Мы можем отрицать положения Гегеля, можем не соглашаться с ним, когда он говорит, что абсолютное есть дух, что абсолютное есть бесконечно диалектическое, то есть признающее только логические законы; но если мы примем обе эти формулы, нам остаётся одно: штудировать Гегеля, проникаться его взглядами и воскликнуть: «Всё действительное разумно!», ибо кроме разума нет ничего [стр. 465].

Перед нами … система чисто фаталистическая. Всемирный разум может развиваться только по законам логики; логика едина, её законы – необходимы [стр. 466].

.. философская система Гегеля грандиозна: она охватывает всё. Она способна подчинить себе даже сильный разум, потому что основана на строгой логике. Она действует успокоительно на нервы, так как проповедует в лучших своих частях эстетический фатализм, в худших – покорность. Она наполняет человека гордостью, говоря ему, что он – лучшее, то есть наиболее сознательное воплощение Всемирного духа, Вечной, Единосущей идеи, и вместе с тем смирением, так как что же такое моё личное «я», прихоти, капризы, даже страдания перед жизнью, перед необходимостью «диалектических моментов»? Даже «сказать стыдно»… Эта философия не воодушевит Вас на борьбу, она не пропитает Вас идеалом общественного счастья, не заставит напрягать Ваши нервы и мускулы при виде несправедливости, гадости, глупости, подлости; но даёт Вам бесконечный источник созерцательного наслаждения. Будь жизнь решением математических, логических и иных тому подобных проблем, можно было бы вместе с гегельянцами сказать: «Все вопросы окончены – остаётся один: что же будет делать дальше Всемирный дух, раз он познал себя в философии Гегеля?». Но жизнь, по-видимому, мало интересуется диалектическими моментами, и на формулу Гегеля «Всё действительное разумно, необходимо, прекрасно» – ответила Июльской революцией 1831 года, февральскими днями 1848 года и так далее, и так далее [стр. 467].

…идея государственного всемогущества выступает на первый план. Государство, говорит он, не обязано опираться на религию; спорить против его начал во имя религиозных воззрений нельзя. Государство обязано защищать религиозную общину, помогать ей и требовать от каждого гражданина принадлежности к какой-нибудь религиозной общине. Конечно, религия – дело личное, … но, так как она приводит к известным правилам, то… вмешательство не только уместно, но и необходимо [стр. 473].

Параллельно с этим (Прим. – сухостью, эмоциональной отстраненностью) в его характере развивалась другая черта – властолюбие. … Он не терпел возражений, никогда не снисходил ни к кому. … Как Кальвин (тоже рассудочная натура) не постыдился зажечь костёр Сервета, так Гегель не постыдился обрушиться на Фриза, когда тот и так уже был под уголовным следствием. Гегель уничтожал своих противников, не стесняясь в средствах. Он фанатически верил себе…
Он пошёл на компромиссы и двусмысленности. Он стал играть словами и формулами:
Всё действительное разумно.
Всё разумное действительно [стр. 477].

Но и добросовестные враги Гегеля, обвиняя его в заблуждениях, в ошибках, никогда не обвиняли Гегеля в подлости. Шеллинг, имевший много причин быть недовольным своим прежним другом, … не думал даже заподазривать его в «нечистых побуждениях» [стр. 478].

В тридцатые и сороковые годы русская мысль находилась в периоде младенчества. Не было ни науки, ни философии, но потребность и того и другого была. И вдруг русскому человеку предлагают систему, охватывающую собою всё, дающую ответ на всё, примиряющую его с жизнью, с действительностью, оправдывающую его ничтожество, открывающую перед ним бесконечное созерцательное наслаждение!
Мудрено было не увлечься – и гегельянство стало дорогим гостем в России [стр. 493].
Аватара пользователя
Лытов
Местный
Местный
 
Сообщения: 1571
Зарегистрирован: Сб апр 22, 2006 10:23 pm
Откуда: Оттава, Канада
Медали: 1
Пол: Мужской
Темперамент: Флегматик
Профессия: Переводчик

Сообщение DP » Пн май 15, 2006 7:54 pm

А выводы?
DP
Школа гуманитарной соционики
Школа гуманитарной соционики
 
Сообщения: 129
Зарегистрирован: Пт ноя 25, 2005 5:08 pm

Сообщение Лытов » Вт май 16, 2006 10:15 am

Для выводов я специально оставил пустое место.
Аватара пользователя
Лытов
Местный
Местный
 
Сообщения: 1571
Зарегистрирован: Сб апр 22, 2006 10:23 pm
Откуда: Оттава, Канада
Медали: 1
Пол: Мужской
Темперамент: Флегматик
Профессия: Переводчик

Сообщение Random » Вт май 16, 2006 5:47 pm

Интересно, есть ли у нас еще примеры "Робеспьеров", которые испытывали бы затруднения с формулированием своих мыслей?

Он видел, что система Шеллинга во многих отношениях – его собственная, но свою, по крайней мере в то время, он не мог выразить с таким блеском и такой конкретностью. Поэтому-то он и увлёкся, увлёкся как человек, лишённый дара слова, увлекается оратором, излагающим его собственные мысли. Шеллинг подсказывал ему то, что в неясных и запутанных образах копошилось в его собственной голове, чего он не решался высказать по своей слишком уж большой медлительности и осмотрительности. Гегель – и в этом особенность его гения – никогда не мог выразить только мелькнувшей мысли; чтобы сделать это, он предварительно должен был найти ей место во всей системе, связать её с мириадой других мыслей.

Я выделил здесь то, что вызывает у меня сомнение. "Робеспьеру" не нужно для формулировки продумывать все связи в системе. "Робеспьер" дает формулировку явления или предмета, выявив основную характерную, отличительную черту, самобытное ядро. И потом уже, продумывая связь за связью, уточняет и обогащает нюансами формулировку.
Заходите к нам на огонёк в Базу данных соционики! :-)
Аватара пользователя
Random
Участник
Участник
 
Сообщения: 149
Зарегистрирован: Чт апр 20, 2006 9:55 pm
Откуда: Рига

Сообщение Лытов » Вт май 16, 2006 8:05 pm

Проблема в том, что биография написана не самим Гегелем, а посторонним человеком, причём относившимся к Гегелю критически. Как бы оьб этом сказал сам Гегель, для нас загадка.
Аватара пользователя
Лытов
Местный
Местный
 
Сообщения: 1571
Зарегистрирован: Сб апр 22, 2006 10:23 pm
Откуда: Оттава, Канада
Медали: 1
Пол: Мужской
Темперамент: Флегматик
Профессия: Переводчик

Сообщение Random » Вт май 16, 2006 8:59 pm

Лытов писал(а):Проблема в том, что биография написана не самим Гегелем, а посторонним человеком, причём относившимся к Гегелю критически. Как бы оьб этом сказал сам Гегель, для нас загадка.

Если определять тип человека по его биографии, то желательно провести сравнительный анализ жизнеописаний. А то в нашем примере - либо Соловьев неправильно понял Гегеля, либо Гегель не был "Робеспьером". И чтобы узнать, что сказал сам Гегель, лучше обратиться непосредственно к его трактатам и письмам.

Возможно, Вам пригодится эта довольно информативная статья:

http://www.ruthenia.ru/logos/personalia ... ition.html

Еще сейчас я нашел в сети такой текст:

http://mesotes.narod.ru/lukacs/gegel/gegel-13.htm

Там есть цитаты Гегеля. Если судить по ним - да, очень похож на белологика.
...необходимо, чтобы он [человек] полагал себя и в прочном отношении с объектами, и сохранял бы их объективность вплоть до полного уничтожения

О следующем требовании - стряхнуть с себя жизненные заботы, презреть богатство,- а также о замечании (Матф. XIX, 23), как трудно богатому войти в царство небесное, мы ничего сказать не можем. Это просто литания, допустимая лишь в проповеди или в стихах, ибо подобное требование не заключает в себе, с нашей точки зрения, истины. Собственность и ее судьба стали для нас слишком важными, чтобы рефлексия такого рода могла быть для нас приемлемой? отказ от них мыслимым. Тем не менее нельзя не признать, что богатство и связанные с ним привилегии и заботы неизбежно привносят в человека определенности (Bestimmtheiten), пределы... и отношения зависимости; внутри этих границ остается, правда, место для добродетели и долга, но они не допускают целостности, полноты жизни, поскольку жизнь здесь связывается с объектами, с условиями, находящимися вне их, поскольку жизни придается в качестве принадлежащего ей то, что никогда не может быть ее принадлежностью. Богатство неминуемо обнаруживает свою противоположность любви, целому, поскольку оно есть право и воспринимается как многообразие прав, в результате чего и непосредственно к нему относящаяся добродетель, добропорядочность и все остальные возможные внутри этого круга добродетели необходимо связаны с исключением, и каждый акт добродетели сам по себе есть нечто противоположное. О синкретизме, о служении двум господам, здесь нечего и помышлять, так как неопределенное и определенное не могут быть соединены, сохранив при этом свою форму
Заходите к нам на огонёк в Базу данных соционики! :-)
Аватара пользователя
Random
Участник
Участник
 
Сообщения: 149
Зарегистрирован: Чт апр 20, 2006 9:55 pm
Откуда: Рига

Сообщение MMAI » Пт июл 14, 2006 6:49 pm

При чтении его книг кажется Робеспьером. За это говорит и то, что жил, в общем-то, достаточно аскетично, размеренно, педантично.
Кстати, если брать психо-йогу, то он - ходячий пример хороших и плохих сторон первой логики (очень явно выражена).
Cogito, ergo, sum.
http://www.monvizh.narod.ru - мой сайт
http://blogs.mail.ru/mail/mmai/ - мой блог
Аватара пользователя
MMAI
Бывалый
Бывалый
 
Сообщения: 2874
Зарегистрирован: Чт июн 22, 2006 12:26 pm
Откуда: Москва
Медали: 3
Пол: Мужской
Соционический тип: Робеспьер
Тип по психе-йоге: Эйнштейн (ЛВЭФ)
Темперамент: Меланхолик
Профессия: Литератор, преподаватель

Сообщение Ascetic » Сб авг 05, 2006 6:26 pm

Если он и бальзак, то психически нездоровый. А для роба вполне.
Попробую аргументировать.
1. Гегель - идеалист (не в философском понимании), а бальзаки - прагматики. Если ИЛИ разрабатывает теорию, то он всегда знает ЗАЧЕМ он её разрабатывает и какую ВЫГОДУ (не только для себя и не только материальную) она принесёт.
2. Структурированность философской системы Гегеля (я её правда только по универскому курсу знаю). Да и какой бальзак создаст такую примитивную до отупления и абстрактную до бессмысленности модель развития как гегелевская диалектика?
3. Отказался от телескопа в пользу цифирок. Для ИЛИ - ересь. См. пункт 1.
4. Это же как хреново должно быть иррацу с навыками общения, чтобы он опирался на цитаты?
5. Читал лекции, никто не понимал, а ему пофиг. Одна из характерных особенностей ИЛИ: бальзак всегда , когда не в плохом расположении духа и есть время, тщательно следит за тем, чтобы его мысли были восприняты максимально полно и правильно.
6. Полная ослиная уверенность в своей правоте, при том что занимался чистыми абстракциями. Для бальзака любая абстракция - это просто один из способов описания части окружающей действительности. Ну и опять же см. пункт 1.
Всё, задолбался...
Последний раз редактировалось Ascetic Вт ноя 14, 2006 9:20 pm, всего редактировалось 1 раз.
Ascetic
Активист
Активист
 
Сообщения: 774
Зарегистрирован: Пт июл 07, 2006 6:01 pm

Сообщение sur » Сб авг 05, 2006 11:59 pm

А может он был Драйзером? А не робом и логика у него белая ролевая. А через всю биографию скорее проходит этика и чс. Приводить все цитаты я сейчас не возьмуь:) очень уж это утомительно для роба(или лично меня?)(а вот Гегель думаю привел бы...педантизм...).
sur
Бывалый
Бывалый
 
Сообщения: 2037
Зарегистрирован: Сб авг 05, 2006 11:47 pm
Медали: 1

Сообщение Ascetic » Вс авг 06, 2006 12:20 pm

sur
Серьёзности, логической жёсткости и негаммийского идеализма в нём слишком много имхо.
Ascetic
Активист
Активист
 
Сообщения: 774
Зарегистрирован: Пт июл 07, 2006 6:01 pm

Сообщение sur » Вс авг 13, 2006 2:59 pm

Серьёзности, логической жёсткости и негаммийского идеализма в нём слишком много имхо.

Тебе видней как гаммийцу:)

если уж Гегель робик , то биограф точно его не любил(дав такое описание) :)
Лично мне Гегель кажется скучным,а его система какой то нагроможденной и ненужной. Когда проходил в универе философов мне он не нравился и не был близок. не знаю почему. может не достаточно проникся его трудами( точнее почти и не проникся. не было желания.)
А еще мне скучен был кант(но его труды я считаю все же полезными).

Вопрос ко всем: по вашему мнению, гегель может быть максом?(хотелось бы также услышать краткие за\против, ежели не затруднит:))
sur
Бывалый
Бывалый
 
Сообщения: 2037
Зарегистрирован: Сб авг 05, 2006 11:47 pm
Медали: 1

Сообщение Oleg » Пн авг 14, 2006 1:05 am

Я читал Гегеля не очень много, только то что было необходимо для сдачи кандидатского минимума по философии. Тождиков мне обычно достаточно легко читать. А идеи Гегеля я понял только в пересказе в учебнике по философии. Оригинал показался скучным и нудным. Так что имха вряд ли он Бальзак.

Хотя сама идея "тезис-антитезис-объединение на более высоком уровне" мне очень нравится.
Аватара пользователя
Oleg
Администратор
Администратор
 
Сообщения: 75537
Зарегистрирован: Вс окт 09, 2005 9:08 pm
Откуда: Москва
Медали: 10
Пол: Мужской
Соционический тип: Бальзак
Тип по психе-йоге: Сократ (ВЛЭФ)
Темперамент: Флегматик
Профессия: Программист, оптимизатор

Сообщение MMAI » Пт авг 18, 2006 2:10 pm

sur писал(а):Лично мне Гегель кажется скучным,а его система какой то нагроможденной и ненужной. Когда проходил в универе философов мне он не нравился и не был близок. не знаю почему. может не достаточно проникся его трудами( точнее почти и не проникся. не было желания.)
А еще мне скучен был кант(но его труды я считаю все же полезными).

Вопрос ко всем: по вашему мнению, гегель может быть максом?(хотелось бы также услышать краткие за\против, ежели не затруднит:))


Тождики, действительно, обычно довольно легко читаются, а про Гегеля этого не сказал бы. Вот Кант - другое дело: вроде бы язык очень тяжёлый, а читается и понимается отлично.
В принципе, что-то максовское в нём есть. Но как-то слишком отвлечённо и идеалистично для Макса.
Cogito, ergo, sum.
http://www.monvizh.narod.ru - мой сайт
http://blogs.mail.ru/mail/mmai/ - мой блог
Аватара пользователя
MMAI
Бывалый
Бывалый
 
Сообщения: 2874
Зарегистрирован: Чт июн 22, 2006 12:26 pm
Откуда: Москва
Медали: 3
Пол: Мужской
Соционический тип: Робеспьер
Тип по психе-йоге: Эйнштейн (ЛВЭФ)
Темперамент: Меланхолик
Профессия: Литератор, преподаватель

Сообщение Ascetic » Чт авг 24, 2006 8:52 pm

Прочёл немного из гегелевской "Логики" - стиль изложения и форма мышления очень похожи на балевские:
1. Текст - сплошной, слабо структурированный (сравниваю с Кантом) поток мысли.
2. Единственная форма структурирования, которую я встретил, - разделение отдельных частей потока на фрагменты ("во-первых".."во-вторых".., напр.). Разделение это наиболее похоже на фоновую +БЛ, т.е. непосредственное соотнесение и разделение понятий, а не -БЛ, т.е. обобщение и классификация.
3. Достаточно активно и умело использует образные сравнения.
4.
Во-вторых, вообще представления, на которых до сих пор основывалось понятие логики, отчасти уже сошли со сцены, отчасти им пора полностью исчезнуть, пора, чтобы понимание этой науки исходило из более высокой точки зрения и чтобы она приобрела совершенно измененный вид.

Не думаю, что роб мог вставить подобное рассуждение, т.к. с точки зрения логики это не относится к сути вопроса. Для бальзаков же это в порядке вещей.
Кстати, того отвлечённого идеализма, о котором можно судить из приведённой статьи, я у него не заметил.
Ascetic
Активист
Активист
 
Сообщения: 774
Зарегистрирован: Пт июл 07, 2006 6:01 pm

Сообщение sur » Чт авг 24, 2006 10:21 pm

Ascetic, ну хоть кто-то осилил гегеля :) :) :D
робы пока,что лишь открещиваются :D типа: нет не наш. не знаем и не видели:)и вправду:Гегель не очень типичный роб(если роб).
Может быть вы проведете более подробное исследование?(на момент его бальства) :o :oops:
(если вам не трудно)
Будем тогда считать его Балем 8) , вслучае + исхода :)
sur
Бывалый
Бывалый
 
Сообщения: 2037
Зарегистрирован: Сб авг 05, 2006 11:47 pm
Медали: 1

След.

Вернуться в Учёные

Кто сейчас на конференции

Зарегистрированные пользователи: Asqard, Атех, cooler462, Google [Bot], Google Search Appliance, LeRoy, vadimr, Varosal12345, Yandex 3.0 [Bot], Yandex [Bot], Феликс