54 - После

[Буран]

Утро приникло холодной щекой к неплотно закрытому окну. Его влажные, туманные руки проникали сквозь щели и гладили шею Либби. Она давно уже не спала. На столе стоял стакан с остывшим чаем. Сделав глоток, тоненькая шатенка ещё раз попыталась вспомнить сон, который снился несколько часов назад. Вспоминались только замёрзшие океаны Земли, и что-то... вроде, она катается на коньках по льду, и сама как лёд, готовый растаять и пролиться, и тут, и тут... Холодный чай пролился ей на руки.

«Вот так и вся жизнь. Остывает», – прошептала она. А может, сказала про себя. Она не знала, никто не слышал.

В заднем кармане зазвонил телефон. Нервно. Словно несмелый кавалер приобнял за талию – но мысли, мысли закружились в лихом танце. Мгновение. Это, наверное, Йен. Иногда он называет себя Кёртисом. Вот тот голубь, что сидит на балконе. Белый, словно невеста. Вот он как Йен. Иногда залетает к ней по утрам.

Прикусив губу, одёрнув рукав кофты, она посмотрела на экран. Да, эврика. Йен.

- Сколько ждать? Ты умеешь летать, и я умела.

- Летать – это судьба человека. Фатум. И никаких случайностей.

- Но ты голубь...

- Ты сможешь, дай руку.

- Потому что люблю тебя?

- Ха-ха. Я тебя тоже, как могила – труп.

- Смеёшься...

- Дай руку и лети за мной.

От волнения девушка обронила «Сони», который покатился по полу, попал в лужу чая, завертелся, как корабль, идущий на дно, и затрещал, словно старая рация. Вместо голоса Йена послышались хрипы. Такие случаются, когда трубы чистят. Словно они, эти бедные, промёрзшие трубы, харкают, играя роль чахоточника 19 века.

Либби спрыгнула со стула, словно с самой планеты. Далее была порванная куртка. «Ну? Вперёд», – подумала она, резко отворив дряхлую, как твоя, читатель, бессмертная душа, дверь. Выбежав на балкон, схватив голубя, посмотрев вниз, посмотрев вверх, открыв рот, то ли желая напиться из ручья весенней утренней свежести, то ли съесть на завтрак растекающийся по горизонту яичный желток восходящего солнца, – в общем, совершив весь ритуал под названием «перед смертью не надышишься», Либби перекатилась через поручень и...

Она должна была... Голубь, поймав солнечный луч, как волну, взвился вверх, в вагон грозового поезда. «Хватай, хватай руку!» – доносилось до неё словно из какого-то туннеля.

Наша лётчица, пролетев не более 3 метров, Йена уже не нашла. Звонок был ложным. Юная Ханна Райч упала на балкон ниже. Спортсмен как раз приседал со штангой, и неожиданно почувствовал, что штанга стала как-то тяжелее. Потом он списал это на удар по голове. Либби оказалась неудачницей, полёт не удался.

Практически не пострадав, она вернулась в свою квартиру на каком-то этаже. Знаешь, читатель, пусть будет на 9.

Посмотрев в зеркало, девица ткнула пальцем в отражение глаза. Левого глаза. Дверь распахнулась, и, очутившись по ту сторону зеркала, наша Алиса смогла снова лечь спать. Ночь была пьяна тревогой.

Он пришёл спустя несколько суток. Её сны юноша знал наперёд. В конце концов, художник знает, что рисует, даже если не знает, что знает.

Было холодно. Выл ветер. Ругались трубы.

Слушая пластинки Эдит Пиаф, они просидели весь сон. Пластинка скручивалась, превращаясь в змею. Музыка становилась всё неразборчивее. Во мраке появлялись мотыльки, и спиралью кружились до самого потолка. До неба. Как извилистая нить истории, связывающая Землю с нетающими снежинками звёзд.

Вдруг спираль стала темнеть. Чёрная туча вжалась в неё сверху. Мотыльки падали и погибали под ногами у Либби. Спираль стала торнадо. Йен толкнул Либби прямо в эпицентр бури. Мокрые чёрные листья налипли ей на лицо.

«Йен, Йен... Что же это? Что? Как ты мог, Йен?»

Но Кёртис вышел за дверь. Дверь захлопнулась, словно посмеялась над ней.

Прошла неделя. Либби проснулась в больнице. Кто-то держал её руку. Сердце на секунду сжалось, словно увидев призрак, вернувшийся в жизнь. Это... Нет, это её мать. Она не знала, как сказать дочери, что её, Либби, нашли окровавленной, избитой, с массой колотых ран на окраине города, завёрнутой в мусорный пакет. Что за её жизнь долго боролись в реанимации. Что она больше не сможет ходить.

И что она беременна.

А ещё, рассказать о том, что она, мать, читала её дневник. В котором бурным потоком злости, ревности, обиды, томления, ожидания, трепещущей, как свеча, нежности – неслась переписка с Йеном. О том, как пионом распускалось чувство, как Йен приходил к ней, говорил с ней, прикасался к ней, как он, кажется, писал её рукой в дневнике.

Либби никогда не любила свою мать. Вообще-то и мать была приёмная. Настоящая её мать умерла при родах, а отца убили ещё до рождения. Он торговал наркотиками и, как подозревала Либби, убивал тех, кто не расплачивался с ним вовремя. Однажды должник оказался проворнее и всадил отцу пулю в левый глаз. Кстати, было подозрение, что и мать Либби он изнасиловал в расчёт за неуплаченный кокаин.

Девочка росла с приёмными родителями, набожными и строгими. Послушно училась, вовремя вытирала пыль с полок, посещала церковь, ревновала Иисуса к Магдалине и всегда хотела сбежать. Хоть на «тот свет», хоть на этот.

И она завела дневник. Так начался её личный побег из Шоушенка.

Последовали месяцы реабилитации. Либби отказалась делать аборт. Хоть в чём-то набожность её приёмных родителей сыграла на руку.

Она стоически приняла ход судьбы и начала осваивать коляску. Дневник молчал.

Последняя запись гласила: «я – твой рок, но ты, только ты – можешь переписать меня».

Каждый день был как мокрый лист в её дождливой жизни. Голуби разлетелись. Йен Кёртис повесился?

Но в последнюю ночь в больнице ей приснился другой сон. Она была на похоронах Йена. Странгуляционная борозда не оставляла сомнений. Он повесился. Когда гроб с бледным измождённым телом опускали в землю, ребёнок в животе Либби толкнул её. Ещё и ещё раз. Она посмотрела на траурную церемонию – вокруг могилы стояли деревья. Их ветви подхватили тело и вознесли наверх – к старому, усталому, простывшему в этот зимний морозный день Солнцу. Гроб закрылся.

Она и сама проросла деревом. Её ребёнок прямо из разверзшегося, словно тёмная пасть, чрева, тянул свои излучающие лазурный свет ручонки к телу отца.

В конце она склонила ветви к могиле. Постучала в дверь гроба. И дверь открыли. Внутри лежал её дневник. На первой странице растекалась фраза: "жизнь – это череда дверей. Если потерял ключ – выламывай".

Тук-тук. Это мать. Пора собираться, ехать домой. Домой? «Нет, только не туда, не обратно домой», – взмолились мысли Либби, как усталые морские волны, из последних сил бьющиеся в неприступную скалу.

Ехали по проспекту. Мать не заметила движущуюся слева машину. Удар. Автомобиль отбросило в сторону. Он перевернулся. Набожные родители погибли на месте, икона не спасла их.

Жизнь Либби снова Титаником врезалась в айсберг.

Кто-то наблюдал за аварией с моста. Голубь...

Через секунду парень был у машины. А может, он ехал с ними? Мысли Либби путались, сознание, как отколовшаяся льдина, уплывало в открытый океан.

Раз, тук-тук... Тук-тук. Тук-тук. Это её сердце после закрытого массажа. Да, дверь в жизнь снова открылась.

Перед Либби сидел Йен. Испуганно-онемевшее лицо застыло бледной глиняной маской. И Солнце сверкало в его глазах. Было 3 марта, весна шла в новый поход.

Кровь побежала по венам Либби, как полноводная река, выходя из берегов. И выходила много. Она истекала кровью. Но улыбалась Йену, как дети улыбаются жизни, и веря, что жизнь улыбается им.

И тут Либби вспомнила: Солнце, этот измученный Сизиф, уже играло на Его лице. Недавно. Во сне. Она посмотрела ему за спину. Именно. Навстречу им двигалась украшенная лентами, триумфальная античная колесница, запряженная диоклетиановской тетрархией вороно-пегих коней, управляемая перебинтованной мумией. Двигалась и не остановилась. Смех исказил лицо девушки.

Она смеялась так, как Судьба смеётся.

Голубь судорожно бился о тротуар. И вороны кружились над ним, клевали его.

Через неделю Либби разговаривала в больнице с врачом. Врач подтвердил, что Йен мёртв. Точно. Невозвратно. Мёртв, и точка. Точка в её дневнике.

Она лежала на кушетке, привязанная за руки. И ноги её – шевелились.

Либби спросила, как ребёнок? «А кого ты должна была родить? Разве что себя? Тогда ты родилась в рубашке».

Это была психиатрическая лечебница.

Она уснула, и снились ей сны, и тревожился дух её. Голгофа, и её Йен с крестом на спине. Она снова ревновала его к Магдалине. И шла за ним. Словно мрачная туча, гонимая пьяным ветром.

«Вот она, судьба Человека».

«Как, как?..» – в груди вспенилась и сошла ночная буря. Либби обречённо закрыла глаза.

Открыв их, снова увидела кухню. Стакан с холодным чаем. «Вот и жизнь – остыла». Это был 40 день после её смерти. Свершилось. Она вспомнила всё, она поняла, что это было не ночным кошмаром, не галлюцинацией – это было воспоминанием, это всё было, было!

Вспомнила, как Йен схватил её за руку и удержал от прыжка. Как они поссорились, но он, тем не менее, пошёл за ней и спас от насильника. Как после этого она неделю лежала без сознания в больнице, а Йен действительно писал в её дневнике, чтобы её жизнь не прервалась. И про аварию, как Йен спасал её, как они погибли. Про морг и как она в ужасе оттуда сбежала, вселившись в тело шизофренички. 40 дней она билась птицей в клетке, сдирая кожу воспоминаний, чтобы, очистившись, понять, почему всё рухнуло и зачем. Мёртвым тоже снятся сны. А может, она проснулась в небо?

Голубь всё утро стучал в окно. Либби вышла и на этот раз, прыгнув, – полетела. Взмахнув отросшими крыльями, окунувшись в прорубь утреннего холода и ледяного неба, она каждым пером ощутила всю свирепость и чистоту своей абсолютной свободы. Её жизнь не выдержала такой свирепости.

Она точно знала, кто был мумией, и что даже если кони понесли, то причина тому – возница. Знала и тогда, когда не знала, что знает. Летать с ним было её мечтой. Её волей. Она знала, выбор – есть. Тогда – никаких случайностей? И точка? Точка. В дневнике.

В весеннее, с бородой снежных туч, небо вспорхнули два белых голубя. Жираф из клетки зоопарка смотрел им вслед. И мальчик. С глазами Йена. «Смотри, какое счастье», – сказала мама мальчика и обняла его.

Теперь ничто не помешает им быть счастливыми. После всего, что было. После жизни.

[Буран]

Популярные ТИМы

ИЭИ - 49%
ИЛИ - 18%
ЭИЭ - 10%
ИЭЭ - 10%
ЭИИ - 6%
ЛИЭ - 3%
ЛИИ - 2%
ИЛЭ - 2%

[Alpha Noir]

Интересно:

Йен: "Летать – это судьба человека. Фатум. И никаких случайностей."
Либби: "Летать с ним было её мечтой. Её волей. Она знала, выбор – есть. Тогда – никаких случайностей"

2 позиции с диаметрально противоположными предпосылками, но одинаковым итогом.

Судя по обилию разнообразной символики, которая нанизана на сюжет, автор явно рассчитывал, что рассказ будет игрой интерпретации. Поэтому свои интерпретации спрячу под спойлер, чтобы не сбивать других. Сначала прочитайте рассказ.

Spoiler: показать

Эта нить тянется через весь рассказ, как диалектические противоположности, где Фатум преодолевается в пользу Воли, но, возможно, Воля сама является Фатумом? Йен выступает как бы проводником Либби, он даже за неё пишет в дневнике, словно Судьба.
Но Либби выбирает иной путь, обрекая себя на гибель, а Йена - на Голгофу. Йен её спасает раз, спасает ещё раз, но в итоге... А возможно, он просто не осознал свою волю, и на самом деле это он сидит в колеснице.

Интересно, сам автор какой позиции придерживается? Тут какое-то сочетание детерминизма/фатализма и волюнтаризма с явным, нарочитым отрицанием случайности как таковой. Автор очень любит телеологию.

Но в конце они всё-же встречаются.

Рассказ, похожий на поток сознания, но все же не поток сознания, так как сюжет выдержан.

Либби вроде как была беременна, а потом беременность куда-то испарилась.
А в конце появляется её сын(судя по отдельному выделению этих "Глаз Йена", при том, что нигде в рассказе не описываются его глаза, значит, намекают, судя по всему, именно на родство Йена и мальчика, смотрящего на голубей)
Откуда?
Но тут можно предположить несколько вариантов:

1. Либби действительно была беременна до аварии и смерти, более того, она успела родить. Но со смертью она потеряла своего ребёнка, вернее, ребенок потерял её. Но не успела об этом подумать. Поэтому в посмертном сне её беременность исчезает после сна с похоронами Йена. Может, это сильно травматичное переживание - потому ей не снятся роды. А ребёнок продолжает жить в нашем мире и встречает мать и отца в виде голубей. Причём, родила Либби несколько лет назад, но во сне это должно было уместиться в более сжатый период, времена перемешались, остались лишь эмоционально сильные воспоминания.

2. Ребёнок тоже погибает. Потому исчезает беременность, и в силу травмы Либби не снится именно смерть ребёнка. А вся сцена в конце - это продолжение посмертного мира.

3. Это параллельные пересекшиеся реальности, в одной из которых Либби выбрала путь Йена и не стала выбирать смерть, а другая реальность описана рассказом.
И мать с ребенком из 1 реальности видят мать и отца из другой реальности.

4. У Либби были как бы посмертные флешбеки, а это - её же флешфорвард в ту реальность, которая могла бы быть, но... В этом случае ребёнок мог бы и не родиться, она вообще могла бы не быть беременной, а её беременность в посмертных грезах лишь проекция её несбывшихся желаний иметь ребёнка от Йена.

Надеюсь, автор пояснит потом.

Ещё вот эта фраза: "Летать - это судьба Человека", сказанная голубем. Голубь - это образ духа, или Духа Святого, Дух Святой явился Марии в виде голубя. И на Иисуса снизошёл в виде голубя. "Летать" - это не подразумевается ли - отлетать в мир иной, к небесам, не означает ли это - смерть? Но Либби выбирает свободу воли, она сама выбирает смерть. И вот эта отсылка к Старому Завету: "И снился ей сон, и тревожился дух её" - это из толкования пророком Даниилом сна Навуходоносора - не означает ли эта "тревога духа" осознания того, что человек волен сам выбирать себе смерть? А может, Человек в целом уже выбрал себе смерть во время грехопадения, выбрал по собственной воле, не по обману и наущению? Может, именно тогда пробудившаяся свободная воля человека и означает в своём пределе выбор смерти?

Как бы то ни было, это круто. Тогда позиции Йена и Либби не так уж противоположны. Они соединяются в свободной воле Человека, в его Грехопадении. Йен и Либби просто "не знают, что знают это".

И эти повторы - "не знал, что знал", "левый глаз", чей-то смех, "жизнь остывает", совпадение сцен в начале и конце - как бы "зацикливают" рассказ, делают его похожим на какое-то колесо, вечное возвращение, словно этот день - день всего Человечества после его выбора смерти - повторяется и повторяется, и выход - только в небо голубем.

Во сне Йен провоцирует Либби прыгнуть с окна, вне сна он её наоборот - удерживает от падения. Возможно, никакого падения не было вовсе, это символическая сцена - "удержать от падения". Или же была попытка суицида, но не сказано, по какой причине. Может, тоже не важно. Важно, что Йен не позволил Либби убить себя.
Йен же толкнул её во сне в бурю. Вне сна он снова её спас.
Во сне же всё обрело новый ракурс. Йен как бы является точкой, к которой она стремится. Точкой в её дневнике. Но дневник не хочет, чтобы его оканчивали. Судьба не согласна оборваться.
У неё на Либби иные планы, но Либби делает выбор в пользу того, чтобы переписать судьбу. Значит, выбор у неё все-таки был прописан всегда? Самой судьбой? Об этом же ей пишет её дневник, что она все-таки может его переписать.

Автор не поясняет этот момент. Забыл? Намеренно?
Жду его комментария после конкурса.

Тетрархия Диоклетиана - мумия ускользающей власти, распадающейся Империи? 4 всадника Апокалипсиса? И Зверь Апокалипсиса в качестве возницы?

"Люблю, как могила - труп" - забавно, ведь влюбленные клянутся любить, "пока смерть не разлучит их", но могилу с трупом смерть уже не разлучит. Или стёб над любовью.

"Жизнь - это череда дверей. Если не открываются - выламывай" - но это написано в дневнике, очевидно, Йеном. Он всё-таки сомневается в своем фатализме? Верит в свободу воли?

Ещё виден стёб над суицидниками, кажется. Выпрыгнула и упала чуваку на голову. И стеб над внешней религиозностью - иконы в машине не спасли. Но от верующих родителей хоть какая-то есть польза. Но это так, мимоходом.

Автор больше запутывает, чем даёт ответы. Их можно распутать, но стоит ли? В любом случае, его позиция прячется, он не отвечает точно на вопрос, сторонник ли он свободы воли, или фатума? Возможно, это на выбор читателя.

Ещё подумаю, тут есть, над чем подумать.

[Eva_forever]

Приснится же такое. Чем мне нравится бессюжетный поток сознания, это тем, что обычно там всегда что-нибудь есть интересное лично для тебя, в сконцентрированном виде.

[Araucaria]

Ну всё-таки 7
Имхо, ощущения вдруг сложившегося пазла читателям недодали, но и без этого тут всего много.

[Буран]

Вот автор наворотил матрёшку: воспоминания под видом галлюцинаций под видом снов под видом реальности. Мне пришлось прочитать рассказ два раза, чтобы понять, о чём речь. Надо сказать, во второй раз чтение доставило заметно большее удовольствие. Но ощущение бессвязности сюжета не покидало с самого начала - возможно, потому, что автор слишком увлёкся языковыми играми в ущерб плотности и осязаемости реальности. Хотя какая там плотность и осязаемость после смерти? Только слова и остаются.

Всё же было бы интересно нарисовать максимально реалистичную картину, которая бы постепенно размывалась, таяла, обращалась в абсурд, за которым следует очередное пробуждение. Но похоже, что с реализмом автор не дружил изначально.

Колебался между 6 и 7. Мне всегда была интересна тема посмертия, а здесь она решена в необычном ключе - как череда воспоминаний, которые схлопываются, лопаются как пузыри позади тебя, оставляя нетронутым лишь один путь - к свету в конце туннеля, ведущего в небо. Остановлюсь на 7.

[Albina=+=]

Обработано.

[MrsShadow!]

Не знаю почему, но опять разонравилось после второго прочтения ((( Еще одна история любви с первого взгляда на этом конкурсе

[Буран]

Кстати, насчет Йена я не понял, почему он Кёртис. Возможно, это какая-то литературная отсылка.

[Амфетамин]

Да, чертовски круто. Готовый сюжет в стиле арт-хауса, моих любимых режиссеров: Линча, Тарковского, Триера.
Рассказ-лабиринт, в котором каждый образ значим, и каждый - на своем месте, позволяющий в итоге сложить целостный паззл.
7 баллов.

ps Очень хочется пообщаться с автором поближе, после окончания конкурса, конечно. Безумно заинтриговал.

[Мэйпл]

Кстати, насчет Йена я не понял, почему он Кёртис. Возможно, это какая-то литературная отсылка.

Я впервые это имя услышала так:

Сид Вишес умер у тебя на глазах
Йен Кертис умер у тебя на глазах
Джим Моррисон умер у тебя на глазах
А ты остался таким же как был...

Из них я тогда знала только Моррисона. Но догадаться, кто два других, было нетрудно))
Йен Кертис - это безбашенный поэт и панк из Джой Дивижн.

Spoiler: показать

Маленький Иэн с самого детства был небыдлом 80-го уровня. Он раньше всех понял, что энтропия вселенной неуклонно возрастает. Он редко общался со сверстниками, но, по их же свидетельствам, обладал непревзойдённым чувством юмора. Был признан своими учителями, однако на учёбу забивал, предпочитая читать, смотреть авангардное кино, любоваться на малопонятную живопись, писать стихи и заниматься музыкой. Как и многие иные в те времена, он слушал Дэвида Боуи, боготворил и впоследствии копировал своего американского предшественника, певца и вполне себе поэта Джима Моррисона. А команду себе он нашёл, как и многие группы, кристаллизовавшиеся в то время, на концерте Sex Pistols.

Кёртис писал мрачные песни, которые представляют собой весьма годные стихи, исполняемые совсем уж заунывным низким голосом. По словам очевидцев и прочих сослуживцев по «Бригаде наслаждения», Кёртис в обществе пай-мальчиком не был: он уже имел опыт избиения лохов, среди которых под горячую руку попадали и сотрудники лейбла «Factory», на котором группа записывалась. Кто-то утверждал, что он кидался в зрителей кусками отломанного паркета.
Зрителям запомнился благодаря характерному истерическому танцу: исступлённо-самозабвенное дёргание солиста на сцене впоследствии вылилось в самую что ни на есть прогрессирующую эпилепсию.

Никто никогда не узнает, что именно его достало в конце концов — болезнь, жена или невыносимая лёгкость бытия. Он ответил на звонок жены, уверив её, что будет в первой же электричке на Манчестер. Посмотрел «Строшек» Херцога. Послушал любимый альбом Игги Попа. Написал записку, завязал узелок, встал на табуретку и ринулся вниз.

Думаю, это существенная отсылка для понимания рассказа.

[Кора_дуба]

Йен Кертис повесился. И был эпилептиком. И не мог выбрать между двумя женщинами.
Я изучала историю этого субъекта. И из-за этого мне теперь вообще текст не получается читать, так и слышу что-то типа: воооооок, ин саайленс, ю вок эвэээй, ин саааайленс.

[MNick2017]

Так это фанфик на тему солиста группы Joy Division. Толком ничего про него не знал. Послушал сейчас несколько песен, ибо стало люботно (вот так люди и расширяют кругозор). Ну что ж, такой типичный New Wave, похожая эстетика была у The Cure и других групп 80-х. Даже Цой чуть-чуть подражал (хотя и совсем чуть-чуть).
Что касается рассказа - он красив и очень аллегоричен, но я плохо понял этот текст. Надо ещё перечитать, может и не один раз.
Порадовали некоторые фразы, например

Утро приникло холодной щекой к неплотно закрытому окну. Его влажные, туманные руки проникали сквозь щели и гладили шею Либби

или

В заднем кармане зазвонил телефон. Нервно. Словно несмелый кавалер приобнял за талию – но мысли, мысли закружились в лихом танце

(тут неувязка временная: когда был жив Кёртис, ещё не было мобильных телефонов)

За образы и вычурность хочу поставить 6, за непонятки 4.
В среднем получается 5 баллов.

[Кора_дуба]

А, кстати, оценка! Ставлю 6 баллов, если была бы десятибалльная, то ставила бы 7/10 или 6/10. Слишком много всего наворочено, опять кто-то умирает, опять отношеньки, непонятная(точнее понятная, но об этом позже) привязка к Йену Кертису, который вообще никаким боком к произведению не относится. Делаю вывод из:

Это, наверное, Йен. Иногда он называет себя Кёртисом.

Из этого понятно, что речь не о музыканте конца 70-х годов, а о мужчине, который ассоциирует себя с ним.
Через весь текст намеки на ментальные проблемы гг.
ШТОЖ
Атмосфера выстроена неплохо, снимаю шляпу. Даже можно поверить.
Минусую за то, что Йен Кертис в течении произведения полностью стер личность возлюбленного(?) гг и, как я писала выше:

текст не получается читать, так и слышу что-то типа: воооооок, ин саайленс, ю вок эвэээй, ин саааайленс.

[Phnx]

Сложно. Красиво, пробирающе, но слишком сложно. Кусочки истории, перемешавшиеся в тексте, просятся выстроиться в единое целое, но только складываешь одно с другим, этому начинает противоречить третье. Так и не понятно, что было, что приснилось, что привиделось; где было, когда, с кем...

6 баллов