Oleg » Сб ноя 19, 2016 3:16 am
Корни в землю
Да, на самом деле это была, по сути, шутка. Мне просто не хотелось отвечать про социальный статус - "безработный" звучит как-то идиотски, "бывший студент" - тоже не валом. А вот "школьник" - в самый раз))
Понимаете, с вопросом про Тельца... Да по барабану вообще. У меня нет отторжения к фактической информации, хотя бы знаю, как на такие вопросы отвечать. Поэтому пусть даже гороскопы и полная фигня, но у меня вопрос никаких эмоций не вызвал. В отличие от тех вопросов, в которых можно лить воду и плести всякую чушь (как, например, "что такое время?" - я могу очень многое наговорить на эту тему, и уже наговаривал. Но в этой анкете решил быть лаконичным, а потому мимо таких дурацких вопросов просто проходил мимо).
По поводу стихов. Я тогда выложу парочку новых, а потом парочку старых - чтобы можно было, возможно, проследить какие-то изменения, произошедшие за определённое время, но при этом выделить и постоянные величины, которые и помогут, возможно, выявить сам ТИМ, а не наслоения на него.
Итак, новые стихи:
***
пытаясь обуздать свои припадки,
я был на первый привкус очень сладкий
для всех, кто был со мной едва знаком,
но стоило распробовать им горечь,
таящуюся в этом мутном море -
и в горле возникал блевотный ком,
который разъедал и это горло,
и все их естество. тогда я гордо
чудовищем был назван - лишь за то,
что все их ожиданья и надежды
остались навсегда в разряде между
возможностью когда-нибудь потом
случиться - но с другими - или все же
быть лишь горячей жаждою под кожей
без шанса воплотиться хоть когда -
и то, и это им давало повод
меня возненавидеть, и такого
отдать другим с расчетом, что года
меня переиначат, и в итоге
я все-таки пойму, что все дороги
ведут обратно в рим - точнее к ним,
которые со мною были ране,
но не умели ни любить, ни ранить.
а я, духовной жаждою томим,
не склонен был в одни и те же двери
входить два раза. значит, им поверить
придется в то, что я уже не их,
но, впрочем, и ничей. и если время
хоть что-то изменило, то лишь племя,
которое вокруг меня вилось,
пытаясь делать то же, что другие,
но так же заработав аллергию,
а кроме - истерический невроз.
так и живу - один себе на свете,
свободный и от хлеба, и от плети,
не жалуюсь, не прячусь, не бегу.
пускай на первый привкус я и сладкий,
но все свои нелестные загадки
я знаю, и люблю, и берегу.
видимость
моя майя,
ты знаешь, что нам
никогда
не добраться
до рая
тропой
без конца
и без края?
стеная,
твои тамплиеры
идут по стопам менелая,
по трупу ахилла -
разрушена троя.
я - гойя.
ты - майя,
моя неземная,
вчера ты была
вся из злата,
сегодня - стальная,
и все же
ты явственно помнишь
тот вечер, когда я
остался лишь тенью
костра,
с огоньками играя
на ткани стены.
моя майя,
безмерно родная,
бездонно чужая -
я знаю
о каждой твоей
потаенной мечте,
заплетая
стихи,
из которых
останется
строчка-другая -
не более.
я вывожу
письмена,
словно кодексы майя,
о том,
что ты снова придешь,
одичало-нагая,
и все повторится
сначала -
прямая
свернется в спираль;
где была запятая -
возникнет вопрос,
на который
опять отвечая,
скажу, что,
конечно, моя -
как и ранее, да.
навсегда.
моя
майя.
***
моя жизнь, заплетенная так, что не снилось овидию,
представляла собой запрещенное взрослое видео,
где смешались эпохи, пола и казенные здания,
из которых в одном я оставил свое покаяние
перед всеми прошедшими мимо, но бывшими близкими
хоть на доли секунды; в другом - я питался сосисками,
запивая водой неизвестного происхождения;
ну а в третьем обрел, стоит думать, второе рождение -
там бывало несладко, но время, пока меня пичкали,
я провел с убежденностью в том, что мой стержень со спичкою
куда более схож, чем с могучей коринфской колонною,
но и в том, что судьба ко мне все же была благосклонною.
не оставив другим по себе ни малейшего идола,
я повсюду был чужд, и, довольствуясь ролью шмуцтитула,
оставался тотально невидим для братского племени,
что гордилось, пожалуй, одной только древностью семени.
я кого-то искал. не найдя, приходил на исходную,
где уже перерыто вверх дном мое было исподнее -
по обычаю, грязное - что в нем искали, не ведаю,
но коль что-то нашли - от души поздравляю с победою.
моя жизнь, заплетенная так, что не снилось овидию,
с каждым днем становилась все желчней и все ядовитее,
но пока моя грудь - пусть со стоном - а все же вздымается,
я продолжу, как ранее, пить, веселиться и каяться.
***
тем дорог свет, что в нем возникла ты,
важнейший элемент первосистемы.
когда вселенной смутные черты
густели, образуя ее стены,
я видел зарождение тебя -
уже тогда неистовой в печали -
и видел, как созвездия, клубясь,
сплетались с первозданными плечами.
моей слезы небесный эликсир
тобой испит был девственно и мудро -
так начинался этот бренный мир -
и жил. и вечер был. и было утро.
***
прохаживаясь от стены к стене,
словно пытаясь свой мир измерить,
я изучаю на простыне
ту, что допущена в эти двери.
я изучаю, пытаясь понять,
что в этой сущности есть такого,
что позволяет мою кровать
сделать пристанищем чьим-то снова.
не понимая, ну в чем она
лучше гостиничных постоялиц,
с кем наблюдая квадрат окна,
я задавался вопросом: "я ли
это?", пытаясь сломя бежать
с первым свечением небосвода
на расстояние этажа,
чтобы не встретить вдвоем восхода.
не понимая, что в этой есть
нового, что не встречалось ране,
все же пытаюсь тот факт учесть,
что эта сущность умеет ранить;
и что пока она крепко спит,
нужно бороться со странной тягой
вырвать ей глотку, за целлюлит
так, заодно, обозвав конягой.
но продолжая ее изучать,
я познаю, что на этом теле
долго еще простоит печать
быть проституткой в моей постели.
а потому, усмирив свой нрав
и опрокинув стакан со скотчем,
я признаю, что христос был прав
в том, что ты всех нас оставил, отче.
Ну и парочку более древних стихотворений:
***
И вот - стихи не держат на плаву -
свобода выбора, не скрашенная ложным.
Учусь на мир смотреть по-новому... Мне сложно.
Но никого на помощь не зову.
Я так привык наедине с листком -
так, что теперь мне и представить трудно,
что есть места, где очень-очень людно
и где я должен наряжаться дураком.
Наверное, изрядно оплеух
мне было роздано, пока, склонясь над рифмой,
я строил мир счастливый и наивный,
не замечая худшего вокруг...
Открыл глаза. Мне девятнадцать лет.
Я всё проспал, хотя и снов теперь не вспомню...
Как страшно знать, что ничего ты не исполнил.
А что исполнил - так легко сошло на нет.
Я стал смиренней. Нет желанья бунтовать.
Я счастлив был. Но оскудел на счастье.
Я так любил! Я сердце рвал на части...
И наконец-то до конца его дорвал.
И только вы, мои стихи, за годом год
умели убеждать, мол, "... да обрящет"
и что не всё на свете преходяще...
Ну вот. Теперь и ваш настал черёд.
Я стал циничен для стихов. И горько мне,
что всё несказанное в ваших рваных ритмах,
так и останется клубком внеалфавитным
и будет пухнуть в герметичной голове.
Давно разбег беря со старого Моста,
я наконец готов шагнуть с него бесстрастно...
Но по привычке под холодною кирасой
Не веря смерти, ещё бьётся пустота.
***
Квартира – кино
двухмерно ничтожное
с претензией кухонной
на трёхмерность.
И ты – почти Чаплин,
но отмороженный,
без жестов, без мимики
и без веры.
Там… В ванне…
слышишь?
(Может, даже горячая?!)
Гони этот лживый эффект присутствия!
Не ведись!
Это просто течёт настоящее
за тканью фильма
твоего круглосуточного.
Протолкнись в пародию объёмности, что ли
Попробуй закончить.
Спастись.
Избавиться.
Закури и зажги осточертевшие шторы!
Закури!
Ты не спал – натощак не считается.
Пусть пылает экран
чёрно-бело, чадно
«Где же титры?!»
спрашиваешь, кричишь иступлённо.
Но ты пропустил – всё было вначале –
Терпи!
Терпи, постсоветский чаплин,
Полиполикадровую киноплёнку!
Роль сдохла. Задохлась,
сгорела ночью.
А ты?
Ты рисованные смоешь раны.
Погибнув – родишься,
родившись проснёшься…
И опять право выбора -
гибелей
разных.
***
Я хотел бы присутствие твоё измерить
в своих словах и в прочтённых книгах.
Я так бы хотел научиться верить,
что ты хоть где-то для меня лишь имя,
что ты хоть где-то для меня лишь голос,
так одинаково звучащий многим.
Но ты же на Северном полюсе - полюс,
ты в мегаполисе - мегаполис,
и некуда больше мне делать ноги,
и незачем делать пустых заметок
о чём-то заброшенном и несвершённом,
об этих "когда-то", "кому-то", "где-то",
что бегают в прошлом в коротких шортах.
Я давно не боюсь быть тобою не понятым -
куда уж там больше, и так - на грани.
Старые тени до смерти раскроены -
ничего, на их место новые станут.
Пожалей же меня хотя бы молчанием.
Умри для меня без второго пришествия.
Я не хочу, не могу быть отчаянным.
Видишь - без сил, без ума и без чести.
Я не могу штурмовать твой берег.
Волны начисто лодки вымели.
Я ж так мало прошу: позволь мне поверить,
что ты хоть где-то для меня лишь имя!
***
Я приду к тебе - жди -
Через толпы ошибочных лиц -
незаметных, похожих одно на другое,
как капли
дождя, неожиданно выпавшем
где-то на острове Капри,
в час, когда нужен он здесь,
на осколках нашей земли.
Знай: я приду -
через тысячи оль-кать-маш-юль,
чьи имена с бодуна
всё никак не улягутся;
в день, когда косточка кисти,
выпавшая на июль,
стонет ещё одним днём
недошедшего августа.
Да, я приду -
хоть гони, хоть казни, хоть рыдай
на одном из плечей
(в конкуренциях с креслом - не чайник я). -
ты глазами лишь жадно ответь,
застонавши: "Отдай!"
на слепое "возьми"
проржавевшего в криках молчания.
Я приду и с собой принесу те кусочки тебя,
без которых тебе не спалось
и так трудно дышалось -
пусть в пути мне пришлось и немало
себя растерять
и дерьмом этих брешей
пришлось залепить мне немало.
Я приду во хмеле,
одичал, утомлён и небрит.
И войду, как всегда, -
без стыда, без цветов и без стука:
"Сколько ж не было, Господи, нас,
на роднейших осколках земли...
Как же Господи, как,
мы не сдохли ещё
друг без друга".
Марине
Ну скажи,
сколько можешь
мне сниться?
Я ведь очень доверчивый малый.
Я ж могу так легко убедиться
в том, что сны мне опять не солгали.
Я поверю, что ты со мной рядом,
побегу босиком по лужам
к твоим окнам,
к приснившимся фразам:
"Ты мне нужен,
ты очень мне нужен".
Буду громко кричать и смеяться.
Буду биться в безумных экспромтах.
Пусть соседи
ругаются,
злятся -
что им знать
с высоты своих комнат
о любви -
не былой,
не вчерашней.
О любви только нашей с тобою.
Ведь для них что ни чувства, то "шашни"...
"Вот когда я была молодою...".
Только я же
люблю.
Сегодня.
Понимаешь?
Люб-
лю
се-
го-
дня!
Ждут
се-
го-
дня
меня твои окна.
Без тебя мне
се-
го-
дня
горько.
Я рванусь по ступеням,
измерив
в два прыжка
бесконечность пролётов.
Буду петь
и плясать у двери,
буду ждать,
что твой шаг отзовётся...
Буду ждать.
И дождусь.
А после...
Только слушать...
Гибнуть и слушать...
("Как же так...
Мне же снилось...
Я помню:"
"Ты мне нужен, ты очень мне нужен!"").
Пошатнусь.
Убегу, как из плена.
Провалюсь не в кровать -
где-то возле.
Сумасшедше завертятся стены...
Ну а после... а после... а после...
Снова ты в опьяняющей дымке.
Снова эхом:
"Ты очень мне нужен"...
Подскочу с полусонной улыбкой...
И опять -
босиком по лужам!
Пусть соседи твои, как сивиллы,
вновь обидные речи заводят.
Я не злюсь...
Ведь они
лю-
би-
ли...
Я
люб-
лю.
Я люблю.
Сегодня.
Ну и парочку совсееееееееем древних (чтобы картина сложилась уже полная) - тут уже стихи 2009-2010 гг. (а то и раньше):
***
Звезда моя, звезда моя ночная,
Как я устал за мглою тщетно наблюдать.
Ищу твой свет. Найдя - опять теряю,
Молюсь Мадонне на краснеющий закат.
Звезда моя, звезда моя ночная,
Кому теперь ты скрашиваешь путь,
Так мягко огоньки к воде роняя,
А поутру спевая их задуть?
Звезда моя, звезда моя ночная,
Ах, скольким будешь ты ещё светить,
Со сколькими, ласкаясь и играя,
По небу пустишь шёлковую нить?
Звезда моя, звезда моя ночная,
Я этой ночью буду снова не с тобой -
Свети, играй, другого опьяняя,
Роняя блёстки над замёрзшею рекой.
***
По великим волнам, по лазурным просторам
Белый корабль всё мечется в шторм,
Кем обречён - капитаном ли, морем,
Кем усыпляется тягостным сном?
Нет ему помощи - светлое небо
Пледом чернеющим вмиг налилось.
Плыви мой корабль, плыви до рассвета,
Солнце пока за горой не зажглось.
Есть ещё час - уплывай от скитаний,
Память прошедшего брегу оставь.
Стоны, оружье, жестокость восстаний -
От боли древесное сердце избавь.
Плыви, где покой, где извечное лето,
Где ласково бриз шевелит паруса,
Плыви мой корабль, плыви до рассвета,
И пусть на росе растворится слеза!
Гляди - горизонт так алеет с закатом,
Дорога нещадною стала тебе,
Ну что ж... такова обречённость фрегатов -
С бураном, с пучиной в кровавой борьбе.
Пускай же капризные блёсточки света
Сквозь тучи суровые не проскользнут...
Плыви мой корабль,плыви до рассвета,
И с мыслью смирись:корабли так живут!
***
Эти звёздные россыпи неба
На прудовом кривятся окне,
Всё коварно твердят, что и не был
Никогда я в своей стороне.
Тяжко жить,когда сердце родное
Воспевает холодную даль,
Нет... Не плачет,не хочет покоя,
Лишь тихонько стучит под вуаль...
Ну а память зудит, негодует!
Всё укором, да сразу - вглубь!
Боже... кто мне на рану подует...
Боже... кто вытрет слёзы с губ.
Я не беден, не слаб, не порочен,
Отчего же среди серых плит,
Просыпаясь нефритовой ночью,
Я всё плачу и плачу навзрыд.
Вспоминаются сердцу поляны...
Помнит взор молодые луга.
На закате ж вишнёво-багряном
В ореоле смеются стога.
И на том бережочке неблизком,
Где не встретить душевную тлю,
Я б сказал на родном, украинском:
"Як тебе, Батьківщино, люблю!".
Но безвольно поднявшись с кровати
И снотворными нежность забив,
Кину в яму мечты о закате,
И улягусь под скрежеты ив.
Так, смирившись с жестокой судьбою,
Словно мать, схоронившая дочь,
Назову я уже не чужою,
А своей эту русскую ночь...
***
И снова ночь. И снова тишь полей
Да синь глубокая над головой усталой.
И месяц, братец озорной, шалит помалу,
Чтоб было мне немного веселей.
Эх, чувствует, родимый, в сердце грусть,
И, тщетно лучики в подрагиванье грея,
Как будто нежную, словесную лилею
Сорвать пытается с холодных белых уст.
Ну что ты! Не печалься! Эта боль
Не для тебя, не для твоих ночных скитаний,
Не для моих бессмысленных роптаний...
Всему виной ОНА... и алкоголь.
Верней тебя, приятель, не сыскать,
Но я бы проклял это нежное свеченье!
И верность, да и лунное затменье!
Вернули б лишь любви прошедшей прядь...
Моя надежда поредела... Что ж теперь...
Я не кляну ЕЁ, ведь всё на свете кратко...
Ещё одна в душе осталась латка...
Ещё одна в душе закрылась дверь...
***
А давай друг друга полюбим?
Просто так -
не назло,
не ради.
Я схвачу тебя утром ранним,
Понесу через cнежные дюны.
Я не струшу –
нет-нет! –
рискну,
обойду и январь, и февраль,
Прошепчу тебе что-то про рай
И, целуя,
внесу
в весну.
Ну а если случится беда,
И ты спрыгнешь с ознобленных рук…
Одичавшая
в холодах,
скажешь:
- Ты
самый
лучший
друг…
Если встанет весенний дурман
так по-зимнему –
на дыбы
и споёт:
– Для твоей судьбы
нужен парень
из мартовских
стран. –
Что ж…
Приемлю любой итог -
побреду я обратно,
шатаясь…
Но дойду ли?
Неважно!
Не знаю!
(Утешение – “сделал, что мог…”).
Но пока мы ещё в декабре…
И пока петухи не пропели,
я стою у твоей постели
на коленях,
как на алтаре.
И боясь прикоснуться сильней
( Ну а вдруг
не то?
вдруг
грубо?!)
обнимаю губами губы…
И светло так…
Так
трепетно мне…
И подрезав дорогу
сну,
я шепчу тебе что-то про рай…
Просыпайся, мой ангел,
вставай.
Нам пора…
Нам пора
в весну!
***
Падали залпом снаряды
дождя,
в з(З)емлю винтами
листики вкручивая.
Трусам – в дождеубежищах ждать,
целуясь так дёшево –
под шумок,
по случаю.
Качаясь,
шляется
ветреный ветер,
щели трущобные жадно
изгладив…
И ему всё равно,
что услышат дети –
комендантский час
ещё не щёлкнул
за день.
Волны армадой,
заточив пену,
идут раз за разом,
расшибаясь о скалы…
И с каждым штурмом,
от ранений скалясь,
плюют песком с кровью:
- Левой! Левой!
Что случилось с Землёй?
Что растеряно? Нежность?
А может быть,
как у людей, –
стыд?
Ведь у каждого рыболова
челн
стоит
для рыбачки,
для любви
приземлённо-прибрежной.
Но мне не дано расплескать
недовольство –
по полной,
на всю,
чтоб упасть от бессилия –
неожиданно Солнце,
все заткнув
разглагольствования,
рвёт лохмотья
серого
“Неботекстиля”…
Всё…
Тучи погибли
со вскрытыми
венами…
Выброшен химиобелый флаг радуги.
Это немного,
но всё-таки радует –
время
на время
опять
довоенное