Группа №9 (88) состоит из одного первичного кластера и с ним совпадает – это любовь к острым блюдам.
Заметим, что из опубликованных исследований известно, что любовь к горькому вкусу продуктов скоррелирована с повышенной агрессивностью,
что независимо косвенно подтверждает также и обнаруженную нами связь между предпочтением острых блюд (жгучих, перченых) и ЧС.
На функциональном уровне для данного кластера характерен дополнительный к пику ЧС спад ЧЭ и БС
(последнее может указывать на снижение серотонинергической активности, сопровождающее, предположительно, и кластер территориальной агрессии).
Джемма пошла на кухню отпустить Кэтти и вернулась, держа в руках поднос с чашкой чёрного кофе.
– Не хотите ли прилечь немного? – спросила она. – Ведь вам не придётся спать эту ночь.
– Нет, что вы! Я посплю в Сан-Лоренцо, пока мне будут доставать костюм и грим.
– Ну, так выпейте кофе… Подождите, я подам печенье.
Она стала на колени перед буфетом, а Овод подошёл и вдруг наклонился к ней:
– Что у вас там такое? Шоколадные конфеты и английский ирис! Да ведь это п-пища богов!
Джемма подняла глаза и улыбнулась его восторгу.
– Вы тоже сластёна? Я всегда держу эти конфеты для Чезаре. Он радуется, как ребёнок, всяким лакомствам.
– В с-самом деле? Ну, так вы ему з-завтра купите другие, а эти дайте мне с собой. Я п-положу ириски в карман, и они утешат меня за все потерянные радости жизни.
Н-надеюсь, мне будет дозволено пососать ириску, когда меня поведут на виселицу.
– Подождите, я найду какую-нибудь коробочку – они такие липкие. А шоколадных тоже положить?
– Нет, эти я буду есть теперь, с вами.
– Я не люблю шоколада. Ну, садитесь и перестаньте дурачиться. Весьма вероятно, что нам не представится случая толком поговорить, перед тем как один из нас будет убит и…
– Она н-не любит шоколада, – тихо пробормотал Овод. – Придётся объедаться в одиночку. Последняя трапеза накануне казни, не так ли? Сегодня вы должны исполнять все мои прихоти. Прежде всего я хочу, чтобы вы сели вот в это кресло, а так как мне разрешено прилечь, то я устроюсь вот здесь. Так будет удобнее.
Он лёг на ковре у ног Джеммы и, облокотившись о кресло, посмотрел ей в лицо:
– Какая вы бледная! Это потому, что вы видите в жизни только её грустную сторону и не любите шоколада.
– Да побудьте же серьёзным хоть пять минут! Ведь дело идёт о жизни и смерти.
– Даже и две минуты не хочу быть серьёзным, друг мой. Ни жизнь, ни смерть не стоят того.
Поэтому же он стал и вообще вести самый суровый образ жизни. Чтобы
сделаться и продолжать быть Никитушкою Ломовым, ему нужно было есть
говядины, много говядины, - и он ел ее много. Но он жалел каждой копейки на
какую-нибудь пищу, кроме говядины; говядину он велел хозяйке брать самую
отличную, нарочно для него самые лучшие куски, но остальное ел у себя дома
все только самое дешевое. Отказался от белого хлеба, ел только черный за
своим столом. По целым неделям у него не бывало во рту куска сахару, по
целым месяцам никакого фрукта, ни куска телятины или пулярки {111}. На свои
деньги он не покупал ничего подобного; "не имею права тратить деньги на
прихоть, без которой могу обойтись", - а ведь он воспитан был на роскошном
столе и имел тонкий вкус, как видно было по его замечаниям о блюдах; когда
он обедал у кого-нибудь за чужим столом, он ел с удовольствием многие из
блюд, от которых отказывал себе в своем столе, других не ел и за чужим
столом. Причина различения была основательная: "то, что ест, хотя по
временам, простой народ, и я смогу есть при случае. Того, что никогда
недоступно простым людям, и я не должен есть! Это нужно мне для того, чтобы
хоть несколько чувствовать, насколько стеснена их жизнь сравнительно с
моею". Поэтому, если подавались фрукты, он абсолютно ел яблоки, абсолютно не
ел абрикосов; апельсины ел в Петербурге, не ел в провинции, - видите, в
Петербурге простой народ ест их, а в провинции не ест. Паштеты ел, потому
что "хороший пирог не хуже паштета, и слоеное тесто знакомо простому
народу", но сардинок не ел. Одевался он очень бедно, хоть любил изящество, и
во всем остальном вел спартанский образ жизни; например, не допускал тюфяка
и спал на войлоке, даже не разрешая себе свернуть его вдвое.
ПРИГЛАШЕНИЕ К ОБЕДУ
Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В графинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами, манят;
С курильниц благовонья льются,
Плоды среди корзин смеются
Не смеют слуги и дохнуть,
Тебя стола вкруг ожидая;
Хозяйка статная, младая
Готова руку протянуть.
Приди, мой благодетель давный,
Творец чрез двадцать лет добра!
Приди, — и дом, хоть не нарядный,
Без резьбы, злата и сребра,
Мой посети: его богатство —
Приятный только вкус, опрятство
И твердый мой, нельстивый нрав.
Приди от дел попрохладиться,
Поесть, попить, повеселиться
Без вредных здравию приправ.
Не чин, не случай и не знатность
На русский мой простой обед
Я звал, — одну благоприятность;
А тот, кто делает мне вред,
Пирушки сей не будет зритель.
Ты, ангел мой, благотворитель!
Приди — и насладися благ;
А вражий дух да отженется,
Моих порогов не коснется
Ничей недоброхотный шаг!
Друзьям моим я посвящаю,
Друзьям и красоте сей день;
Достоинствам я цену знаю,
И знаю то, что век наш тень;
Что лишь младенчество проводим,
Уже ко старости приходим,
И Смерть к нам смотрит чрез забор:
Увы! то как не умудриться,
Хоть раз цветами не увиться
И не оставить мрачный взор?
Слыхал, слыхал я тайну эту,
Что иногда грустит и царь;
Ни ночь, ни день покоя нету,
Хотя им вся покойна тварь.
Хотя он громкой славой знатен,
Но ах! и трон всегда ль приятен
Тому, кто век свой в хлопотах?
Тут зрит обман, там зрит упадок:
Как бедный часовой тот жалок,
Который вечно на часах !
Итак, доколь еще ненастье
Не помрачает красных дней,
И приголубливает Счастье
И гладит нас рукой своей;
Доколе не пришли морозы,
В саду благоухают розы,
Мы поспешим их обонять.
Так! будем жизнью наслаждаться,
И тем, чем можем, утешаться, —
По платью ноги протягать.
А если ты иль кто другие
Из званых, милых мне гостей,
Чертоги предпочтя златые
И яства сахарны царей,
Ко мне не срядитесь откушать;
Извольте мой вы толк прослушать:
Блаженство не в лучах порфир,
Не в вкусе яств, не в неге слуха,
Но в здравьи и спокойстве духа.
Умеренность есть лучший пир.
1795
Speranza писал(а):Рахметов у Чернышевского - фигура явно вымышленная, но вот такой идейный подход к питанию действительно встречается у ЛИИ и ЛСИ.
Итак, вы уже в Неаполе... Перед вами лежат живописные лазарони ;
лазарони едят макарони; макарони длиной с дорогу от Рима до Неаполя, которую вы так быстро пролетели...
Гоголь H. В. Письмо В. Н. Репниной из Рима
Н. В. Гоголь, находясь в любезной его сердцу Италии, со свойственной ему дотошностью подробно изучил, как там готовят макароны, и безуспешно пытался приобщить к этому, сравнительно новому для России тех времен продукту, своих друзей в России, которые, увы, не оценили ни его стараний, ни вкуса макарон, приготовленных по всем итальянским правилам.
Даже близко друживший с ним С. М. Аксаков писал об этом с легкой усмешкой: «Третьего числа, часа за два до обеда, вдруг прибегает к нам Гоголь (меня не было дома), вытаскивает из карманов макароны, сыр пармезан и даже сливочное масло и просит, чтоб призвали повара и растолковали ему, как сварить макароны… Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать. Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать.
Нельзя было без смеха и удивления смотреть на Гоголя; он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло, и я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром. Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать. Макароны точно были очень вкусны, но многим показались не доварены и слишком посыпаны перцем; но Гоголь находил их очень удачными, ел много и не чувствовал потом никакой тягости, на которую некоторые потом жаловались… Во все время пребывания Гоголя в Москве макароны появлялись у нас довольно часто».
Макароны, столь любимые Гоголем, стали одной из причин зарождения светлого чувства любви к женщине, о которой граф В. А. Соллогуб в своих мемуарах написал: «Анна Михайловна (графиня Виельгорская, третья дочь гр. М. Ю. Виельгорского), кажется, единственная женщина, в которую влюблен был Гоголь». Дружившая с Гоголем фрейлина А. О. Россет-Смирнова в «Воспоминаниях о Гоголе» писала: « В 1838 году я была в России, потеряла Гоголя из виду и не переписывалась с ним. В 1841 году он явился ко мне в весьма хорошем расположении духа, но о «Мертвых душах» не было и помину. Я узнала, что он был в коротких сношениях с Виельгорскими. Они часто собирались там обедать, и Жуковский называл это «макаронными утехами на бульоне». Ник<олай> Васильевич) готовил макароны, как у Лепри в Риме: «Масло и пармезан, вот что нужно».
"Подошедши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням,
то есть всякими соленостями. Затем потекли в столовую на обед.
- Щи, моя душа, сегодня хороши! - сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгами и ножками… Затем подали бараний бок. Собакевич опрокинул себе половину, съел все, обсосал все до последней косточки.
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была больше тарелки, потом последовал индюк ростом с теленка, набитый всяким добром:
яйцами, рисом, печенками и невесть чем. После был предложен чай с душистым вареньем. Этим обед и закончился."
В тебе я славлю командира
Всех пудингов горячих мира, -
Могучий Хаггис, полный жира
И требухи.
Строчу, пока мне служит лира,
Тебе стихи.
Дородный, плотный, крутобокий,
Ты высишься, как холм далекий,
А под тобой поднос широкий
Чуть не трещит.
Но как твои ласкают соки
Наш аппетит!
С полей вернувшись, землеробы,
Сойдясь вокруг твоей особы,
Тебя проворно режут, чтобы
Весь жар и пыл
Твоей дымящейся утробы
На миг не стыл.
Теперь доносится до слуха
Стук ложек, звякающих глухо.
Когда ж плотнее станет брюхо,
Чем барабан,
Старик, молясь, гудит, как муха,
От пищи пьян.
Кто обожает стол французский -
Рагу и всякие закуски
(Хотя от этакой нагрузки
И свиньям вред),
С презреньем щурит глаз свой узкий
На наш обед.
Но - бедный шут! - от пищи жалкой
Его нога не толще палки,
А вместо мускулов - мочалки,
Кулак - орех.
В бою, в горячей перепалке
Он сзади всех.
А тот, кому ты служишь пищей,
Согнет подкову в кулачище.
Когда ж в такой руке засвищет
Стальной клинок, -
Врага уносят на кладбище
Без рук, без ног.
Молю я Промысел небесный:
И в будний день, и в день воскресный
Нам не давай похлебки пресной,
Яви нам благость
И ниспошли родной, чудесный,
Горячий Хаггис!
Перевод С. Я. Маршака
Зарегистрированные пользователи: GoGo [Bot], Google [Bot], vadimr, Yandex 3.0 [Bot], Yandex [Bot]